Есть в Смоленске одно необыкновенное место, попавшее во многие древнерусские летописи, и изображенное на многих древнерусских иконах. Это место называется Смядынь.
Находится это место немного в стороне от современной улицы Б. Краснофлотской. Здесь когда-то протекала небольшая речка Смядынь – бывший приток Днепра.
В сентябре 1015 году на Смядыни было совершенно чудовищное преступление – тут был предательски убит (зарезан) сын крестителя Руси князя Владимира – князь Глеб, ставший первым русским святым. Поэтому вот уже тысячу лет Смядынь является символом предательства, убийства и христианского подвига.
Историки до сих пор спорят об этом событии: среди исследователей нет единого мнения о мотивах, заказчиках и исполнителях этого летописного преступления. На днях «Российская Газета» опубликовала еще одну версию тех далеких событий – статью историка Дмитрия Боровикова. Предлагаем ее вниманию наших читателей.
Подвиг Бориса и Глеба и идея княжеского «старейшинства» на Руси
Одной из самых знаменательных дат 2015 года является тысячелетие с момента кончины князей-мучеников Бориса и Глеба, сыновей крестителя Русской земли Владимира Святославича, убитых, согласно Повести временных лет, по приказу их старшего брата Святополка.
Вокруг гибели этих князей, как в источниках, так и в историографии, создалось немало мифов. Ведь все известные факты о князьях содержатся в памятниках агиографического толка – в летописной повести «Об убиении Бориса и Глеба», в «Сказании страсти и похвалы» Борису и Глебу и в «Чтении о житии и погублении Бориса и Глеба». Это создает определенные сложности в их интерпретации. Тем не менее, все три памятника, хоть и с некоторыми расхождениями, воспроизводят одну и ту же сюжетную линию событий.
Киевский князь Владимир Святославич посылает на печенегов своего сына Бориса с дружиной, так как сам не может выступить в поход из-за болезни. Пока Борис совершает поход, Владимир умирает, и власть в Киеве наследует его старший сын Святополк. Он вступает в переговоры с Борисом, обещая увеличить размер удела, полученного тем от отца, а тем временем подготавливает убийство брата. Борис отказывается от предложения, сделанного ему дружиной – пойти на Киев и сесть «на столе отни», – мотивируя это тем, что киевский стол по праву «старейшинства» принадлежит Святополку. Тогда дружинники покидают своего предводителя, и он остается на реке Альте лишь со своими отроками.
На Альте, за молитвой, Бориса и настигают посланные Святополком убийцы.
Та же участь постигла и младшего брата Бориса – Глеба. Святополк сначала направил ему известие о болезни отца (к тому времени уже скончавшегося), а затем подослал убийц, которые настигли Глеба по дороге в Киев, у Смоленска, на реке Смядынь. Однако действия Святополка спровоцировали выступление еще одного сына Владимира – княжившего в Новгороде Ярослава, который в перечисленных выше памятниках Борисоглебского цикла предстает мстителем за убитых братьев. Ярославу дважды – под Любечем, а затем на Альте – удалось нанести поражение братоубийце и изгнать его из Русской земли.
Такова в общих чертах созданная в древнерусском историописании картина гибели Бориса и Глеба. С тех пор представители каждой эпохи пытаются найти в ней свой собственный смысл. Так, составители агиографических текстов о Борисе и Глебе стремились показать их гибель в контексте христианской историософии, представить князей подвижниками, отказавшимися «поднять руку» на «брата старейшего», который должен был быть им » отца место». Святополка же изображали пособником дьявола и обвиняли его в намерении избить «всю братию свою», чтобы принять одному «всю власть Русскую». В XVI веке составитель летописного свода, положенного в основу «Тверского сборника», попытался приписать Борису и Глебу царское происхождение, объявив их сыновьями византийской царевны Анны, с которой Владимир заключил брак после принятия христианства.
Со времени В. Н. Татищева некоторые историки склонялись к той версии, что, по крайней мере, один из князей-мучеников, Борис, должен был стать преемником Владимира на киевском столе. Так постепенно сложилось представление о том, что братья могли выступать потенциальными соперниками Святополка в борьбе за власть. Эта идея получила крайнее выражение в альтернативных реконструкциях событий 1015 года, в рамках которых пытаются отождествить Бориса с неким «конунгом Бурицлавом» из записанной в XIII или XIV веке исландской «Пряди об Эймунде», который боролся за Киев (Кенугард) со своим братом, «конунгом Ярицлейвом» (Ярославом), и был убит с его «молчаливого согласия» предводителем варяжских наемников Эймундом.
Попытки придать действиям Бориса и Глеба то или иное «политическое обоснование» порой радикально трансформируют картину событий, созданную древнерусскими интеллектуалами. Но более понятными эти события не делают.
На наш взгляд, наиболее близким к пониманию морально-политического значения подвига Бориса и Глеба оказался итальянский исследователь Риккардо Пиккио, который отметил: «Высший смысл» святой истории о Борисе и Глебе, сыновьях киевского князя Владимира, убитых их братом Святополком, может быть сведен к простой формуле: лучше отдать жизнь за Господа, чем бороться за нечестивое существование на этой земле. Но, твердо придерживаясь этого морального закона, братья утверждают также и политический принцип. Их мученичество становится вкладом в христианизацию политического уклада Киева. Когда их брат Святополк после смерти Владимира прибегает к насилию, чтобы избавиться от Бориса и Глеба как основных своих соперников, он все еще следует дохристианским правилам, по которым традиционно велась борьба в Киевских землях. Борис и Глеб как апостолы новой концепции политической жизни впервые изменяют «правила игры». Они предпочитают смерть борьбе со своим братом, потому что являются знаменосцами нового закона, основанного на христианской вере«.
В развитие этой идеи отметим, что в «Сказании страсти и похвалы» в уста Бориса вкладывается монолог, осуждающий предшествующую практику братоубийственных усобиц языческой эпохи. Вроде междукняжеской войны второй половины 970-х годов – в которой погибли Олег и Ярополк Святославичи, а их брат Владимир оказался на княжении в Киеве. «Новая концепция политической жизни» заключалась в предотвращении междоусобных войн в разросшейся княжеской семье, которая уже не могла эффективно управлять на основе одного только «братского совладения» волостями. Она нуждалась в создании иерархического порядка, обеспечить который должно было признание приоритета «старейшинства» в отношениях между братьями.
Правда, как заметил еще А. Е. Пресняков, вряд ли его появление можно относить ко второму десятилетию XI века: эта проблема стала политически актуальной лишь в 1070-х. В 1073 году Святослав и Всеволод Ярославичи изгнали из Киева своего старшего брата Изяслава, но в 1077-м, после смерти Святослава, Всеволод вернул Изяславу киевский стол и отправился на княжение в Чернигов. Это-то решение и дало импульс развитию представлений о приоритете «старейшинства» в княжеской семье. Представлений, выразителями которых древнерусские книжники и сделали Бориса и Глеба – в агиографических трудах, появившихся, как сейчас считают, в последней четверти XI — началу XII века.
Дмитрий БОРОВИКОВ, «Российская Газета»
