«Убери эмоции», «Не хочу видеть детей», «Доктор, это всё?», «Я не боюсь смерти». Корреспондент Smolnarod побывал в рейде с хосписной бригадой паллиативной помощи. Подробности в нашем репортаже.
В этом месяце Госдума рассматривает очень важный законопроект для паллиативной помощи. Законодатели хотят дополнить медицинскую помощь социальной, волонтёрской и психологической поддержкой. Редакция Smolnarod решила выяснить, как обстоят дела с паллиативной помощью в Смоленской области.
Дом жизни
В назначенный день утром корреспондент отправился в хоспис, который располагается напротив «Галактики» на Ново-Московской улице. Здесь находятся пациенты с раком с метастазами. Но вопреки устойчивому мнению, хоспис не дом смерти, а дом жизни. Доктора поддерживают качество жизни людей, обречённых на гибель, а по возможности и продлевают её. В холле кипит бурная работа. С утра приходят пациенты: кто-то на госпитализацию, кто-то на процедуры.
Меня встретила главный врач хосписа Анна Анисимова. Первое, что бросается в её образе — это бездонные мудрые глаза и располагающая улыбка, не натянутая фальшей приветствия, а благородная и открытая. По диплому педиатр, а по сертификату анестезиолог Анна Геннадьевна пришла в хоспис в 1998 году и работает по сей день.
— На сегодня семь вызовов. Это на целый день. Вы будете с нами ездить по всем адресам? — спрашивает тихим голосом главрач.
Я отвечаю положительно и в ожидании машины мы уединяемся для беседы.
Уберегаю
Для начала прошу врача пояснить о значении паллиативной помощи, в чём она заключается и кому оказывается?
— Это помощь тяжелобольным, которым спецлечение уже не показано, — поясняет врач.- Она нужна человеку для достойного ухода из жизни, чтобы он не чувствовал боли, мог общаться с родственниками и доделывать свои какие-то необходимые дела, чтобы он не осознавал себя уходящим, а чувствовал, что он живёт даже на самом финале своего пути. Само слово «паллиум» означает «плащ, укрываю, уберегаю».
По словам Анны Анисимовой, закон о паллиативной помощи крайне необходим, так как очень много одиноких больных. И здесь важна не только медицинская, но и социальная поддержка, помощь волонтёров. Если пациент не одинок и у него есть родственники, то помощь нужна и им. Сейчас можно брать больничный по уходу за родным только три дня в месяц. А что такое три дня? И близким людям приходится бросать работу, чтобы ухаживать за больным. Нужен закон, который исправит данную ситуацию, даст возможность брать больничный на длительный срок, внедрит соцподдержку родственникам, а также помощь в подборе надомной работы в таких случаях.
-Если будет принят закон о взаимодействии медицинской, психологической, социальной и волонтёрской поддержке, то это только положительно отразится на паллиативной помощи в целом. За 20 лет работы в хосписе мы поняли, что если у человека ничего не болит, его психологически поддерживают, он не обременяет близких, то он никогда не задумается об эвтаназии или о том, чтобы самостоятельно свести счёты с жизнью.
Выездная бригада
В хосписе с момента его образования работает и выездная служба. Она оказывает квалифицированную медицинскую и психологическую помощь пациентам и их родственникам, которые находятся дома и не могут посещать докторов в поликлинике, не желают лежать в стационаре и хотят быть 24 часа в сутки со своими близкими. Выездная служба подбирает обезболивающую терапию, помогает в коррекции других патологических симптомов, например, тошнота, рвота и одышка. Доктора обучают родственников технике ухода за больными в домашних условиях, внутримышечным инъекциям, психологическому контакту с больным, оказывают помощь в перевязках.
Ежедневно бригада выезжает на 5-7 вызовов. Выездная служба работает только по городу Смоленску. Жители муниципальных образований также звонят на «горячую линию», а далее главврач хосписа подключает паллиатологов в районах.
Роль диспетчера «горячей линии» исполняет медицинский психолог, которая не только регистрирует вызовы, но и консультирует по телефону, оказывая психологическую поддержку.
«Горячая линия» паллиативной помощи
8 (4812) 27 07 61
Вызовы бывают первичные. Они, как правило, длительные. Врачи знакомятся с документацией, пациентом и родственниками, рассказывают о психологическом контакте с тяжелобольным, что говорить и что не нужно, как себя вести и как реагировать на то или иное поведение пациента. Далее вызовы носят динамический характер. Ограничений по количеству посещений нет.
— Мы выезжаем хоть через день, если состояние пациента ухудшается. Были случаи, когда ездили ежедневно, так как пациент нуждался в интенсивном наблюдении: давались назначения, вёлся контроль и корректировка. А обычно динамическое наблюдение осуществляется раз в неделю.
— Были ли курьёзные случаи?
— О да. Приезжаем однажды на вызов и на лестничной площадке стоит крышка гроба. Стою у двери и думаю, что уже не нужна наша помощь. Неуверенно толкаю дверь. Она оказалась открыта. Зеркала в коридоре завешаны простынёй. Остановилась в ступоре. И тут из-за угла выглядывает наша пациентка и бодро так: «Проходите, проходите. Это я постельное после стирки сушу». А крышка гроба оказалась соседская.
— Говорите ли вы родственникам, что конец близок?
— Да, обязательно. Мы сообщаем родственникам о том, что прогноз неблагоприятный. Даже если человек ходит по квартире и до магазина, родственники обязаны знать о близости исхода. Лгать о том, что их близкого можно вылечить или умалчивать правду — этически некрасиво. Мы предупреждаем о том, что их ждёт, чтобы они были к этому готовы.
— Как вести себя родственникам в последние минуты? Что говорить или не говорить, что делать?
— Всегда зависит от ситуации. Некоторые не могут видеть сам момент агонии. Психологически это очень тяжело, и они уходят. Другие же сидят и до последнего разговаривают обо всём на свете, вспоминая обо всех ярких и хороших моментах в жизни. В идеале человек, который умирает, должен сказать несколько слов своим близким: я люблю тебя, я прощаю тебя, я желаю тебе всего хорошего, мы всегда будем вместе. Эти же слова должны сказать и родственники умирающему.
Но пациенты даже дома не всегда умирают на руках у близких. Бывают случаи, когда они специально отправляют родственника за водой и во время отсутствия близкого умирают. Есть и те, которые ждут приезда какого-то родственника. И только когда тот приедет, больной спокойно уходит из этого мира. Всё это очень индивидуально. Равно как и место своего ухода они выбирают по-разному. Многие пациенты хотят умирать дома. Но есть и те, которые не желают, чтобы родственники видели их уход и просятся в хоспис. Здесь нужно учитывать желание умирающего.
Тем временем машина приехала, и мы отправились в рейд.
Социальный
На улице вовсю валит снег. Возле крыльца нас поджидает машина. Главврач знакомит с фельдшером Мишей, с гордостью сообщая, что у него доброе сердце и он не очерствел к человеческой боли.
— Я раньше работал в скорой помощи, но потом решил перейти в хоспис. Первые вызовы, давались, конечно, тяжело. Но эта очень интересная работа. Понимая, что здесь нужна и психологическая поддержка, а не только медицинская помощь, я дополнительно обучался.
Главный врач хосписа с воодушевлением рассказывает о молодых фельдшерах: «У меня были очень славные специалисты. Те ребята, которые работали на выезде — это фельдшера и люди с большой буквы. Но не все молодые могут работать здесь. Были девочки, которые после работы на выездной службе просто ушли из медицины вообще. Хотя одна вернулась даже из декрета и проработала три года ещё. Но потом сказала: «Всё. Я не могу больше. Я умираю с каждым из них».
Доктор пояснила, что тот, кто всё же может принять человеческую боль, понять своё предназначение и направить свои силы на помощь людям практически полностью меняет своё мировоззрение. Тяжело принять, что ты врач и не можешь вылечить. Но когда приходит понимание того, что главное твоё предназначение, как паллиатолога, не в лечении, что уже невозможно, а в помощи людям уйти из жизни достойно, комфортно и без боли, появляется цель в работе. И она высокая.
— Ты меняешь своё отношение к жизни. В первую очередь, ты пытаешься ставить себя на место человека и решать вопросы, чтобы ты сделал на его месте. Ты думаешь, как он. Теперь, когда ты видишь, как люди ссорятся, ты недоумеваешь и задаёшься вопросом: «Зачем? Когда жизнь такая короткая и может оборваться в любой момент».
По дороге Анна Геннадьевная рассказала, что пациент, к которому мы едем относится как раз к «социальным». У него умерла жена, дети продали квартиру, его заселили в общежитие и бросили. Прописки у него нет, а дети больше не появлялись. За мужчиной ухаживают соседи и соцработник. Последний как раз и вызвал хосписную бригаду. Видя заблестевшие слёзы в моих глазах, Анна Геннадьевна мягко, но строго напоминает: «Сейчас мы прячем эмоции. Они будут потом, они наши и никуда не денутся. Но сейчас мы выключаем эмоции». Забегая вперёд, скажу, что и у главврача были глаза на мокром месте и ни один раз. Да, да, у паллиотолога с 20-летним стажем, которая каждый день сталкивается со смертью, не очерствело сердце. Но слёзы мелькали только по дороге, между пациентами. А на крыльце подъезда нового больного вновь стояла уверенная и мягкая доктор, в глазах которой не было ни тени сомнения или слабости.
Старое общежитие встречает нас обшарпанными стенами, разбитыми старыми дверьми и тусклыми лампочками. В комнате на диване, корчась от боли, лежит мужчина. Соцработник поясняет, что у него тяжёлое состояние, но не установлен диагноз. Сам он не может дойти до поликлиники. От звонка детям категорически отказывается: «Не хочу их видеть». Врач, быстро ознакомившись с последними обследованиями и анализами, уже воркует около пациента. «Иван Михайлович, вот тут болит?», пальпируя живот спрашивает больного. От любого прикосновения мужчина сжимается от боли. Его жёлтая кожа практически прозрачная и можно наблюдать за пульсирующей по закоулкам вен кровью, а на раздутом животе, кажется, что вот-вот она лопнет. Лицо настолько высушено раком, что на нём читаются только глаза и острые скулы. Но он не ропщет на судьбу, лишь говорит о боли.
Нужна госпитализация, резюмирует главврач.
— Если на выезде бригада видит, что пациенту требуется стационарная помощь или родственники не справляются дома с больным, то решаем вопрос о его госпитализации, — поясняет главврач. — Очереди на госпитализацию сейчас практически нет. После выписки из хосписа они также остаются под наблюдением выездной бригады. В районах также есть обученные специалисты и паллиативные койки для госпитализации тяжелобольных.
Но поместить нашего пациента в хоспис без диагноза и прописки, оказалось, нельзя. По дороге к следующему пациенту Анна Геннадьевна консультируется с главврачом онкодиспансера Александром Эфроном и принимается решение о госпитализации мужчины в социальное учреждение в Стабну, где его обследуют, установят диагноз и окажут паллиативную помощь.
Колбасы бы
Заходим в подъезд и слышим крик разбуянившегося мужчины. Анна Геннадьевна поясняет, что никогда не знаешь, что тебя ждёт на вызове. И самое страшное, это нетрезвые родственники. «Как правило, они ведут себя агрессивно и никогда не знаешь, выйдешь ли ты оттуда живой». К счастью, выясняющий отношение на весь подъезд мужчина жил выше этажом. А нас встречает пенсионерка с сыном. В глубине скромной по обустройству комнаты, за шкафом, в полумраке сидит, облокотившись на подушки, худощавый дедушка. В его старческих глазах мелькает лучик хулиганства, и он с интересом изучает нашу делегацию, пока врач читает последние анализы и назначения докторов поликлиники.
— На что жалуетесь, Михаил Петрович?
— Откашляться не могу.
— А так всё в порядке?
— Да.
— Хорошо кушаете?
— Да ничего почти не ест, доктор. Говорит, не хочу, — вмешивается его жена, маленькая худощавая женщина с добрым лицом.
— Как не хочет? А мы сейчас спросим. Михаил Петрович, что вы хотите сейчас съесть?
— Того, что хочу, всё равно нет. Колбасы бы… варёной.
Оказалось, что родственники просто думали, что кусковую еду ему нельзя и дедушке готовили кашки, бульоны и пюрешки. Доктор пояснила, что кормить его можно абсолютно всем, что он захочет. Колбасу можно просто на тёрке потереть, а курицу перекрутить на мясорубке, чтобы больному было легче глотать.
Но, как выяснилось, наш стойкий с озорным взглядом дедушка промолчал о болях. Но сын его тут же «сдал»: «Низ живота, весь таз у него болит. Укола хватает только на то, чтобы ночь спокойно спал. А утром начинаются боли. В это время он сиииильно хулиганит и даже ругается на нас нехорошими словами». Анна Геннадьевна с улыбкой прописывает ему и утреннее обезболивание. «Трамадол два раза», тихо говорит фельдшеру доктор и продолжает осматривать пациента. Дальше она консультирует близких, как избавить больного от икоты и что давать при болях в желудке.
— Вы такие добрые. Спасибо, дай Бог вам здоровья, — дрожащим голосом говорит женщина и в её лучистых морщинках заблестели слёзы.
Родители не должны хоронить детей
В следующей квартире нас встречают пенсионеры. На кровати никого нет. Из кухни в зал выходит худощавый мужчина с залихватскими кудрями. О том, что именно он наш пациент, выдаёт бледный цвет кожи и обострённые скулы. С доктором он разговаривает бодро, рапортуя о приёме лекарств, продолжительности их действия, о симптомах, которые появляются после приёма. Пенсионерка прячется на кухне, чтобы украдкой стереть слёзы. Тихо завожу с ней беседу.
— Он бывший военный. Объездил всё. Служил в Германии, Казахстане, Украине. А три года назад у меня случился инфаркт, потом операция и он приехал за мной ухаживать. В Смоленске и выявили у него рак. Мне 83 года, мужу 90. Это мы должны помирать. Ну неправильно это, когда родители хоронят детей, неправильно. Так не должно быть, — сквозь слёзы говорит Тамара Яковлевна. Спохватываясь, она быстро утирает слёзы, наливает кисель в кружку и выходит в зал к сыну.
Врач в это время уточняет у больного локализацию болей, проводит корректировку по приёму лекарств. Когда медики закончили, интересуюсь у Григория, насколько нужна паллиативная помощь.
— Естественно! Без неё можно что-то с собой сделать. Бывают такие состояния, когда боль терпеть невозможно. Те же консультации по «горячей линии», знаете, как важны?! Их два слова по телефону к жизни возвращают, сил придают. Когда я узнал свой диагноз, естественно надеялся, что врачи ошиблись и это не рак лёгких, а туберкулёз. Пил горстями таблетки. Потом понял, что всё же врачи были правы. И опять я не опустил руки. Просто осознал, что никуда от этого не денешься и нужно жить дальше. Боли… эти боли бывают страшные и перенести их очень сложно. И здесь главное правильно и вовремя обезболить. А ещё большая вещь это самовнушение. Я, например, себе говорю: «потерпи, через полчаса легче будет». И становится легче. Я руки не опущу. Я борец по жизни.
Мать пациента поделилась, что паллиативная помощь на дому крайне важна.
-Да я вообще сначала не знала, что делать. Слёзы только лились рекой. А доктора приехали, всё рассказали, проконсультировали. Они постоянно приезжают и помогают. Знаете, какая эта поддержка для родственников, которые варятся со своей бедой?! — поделилась Тамара Яковлевна.
Дети войны
По дороге до следующего пациента паллиатолог рассказала, что ветераны войны, коих остались единицы, и дети, рождённые во время войны, совершенно по-другому относятся к болезни. Они более терпеливы и не ропщут. Они знали горе намного страшнее и лишений намного больше, нежели болячки. У них другие ценности к жизни. Они уверены, что болезнь одного человека, это ерунда по сравнению с миром на земле. Да и не может человек жить вечно.
— Моя мама, а она ребёнок войны, говорила: «Знаешь, дочь, вечной жизни у человека не существует. Моя вечность в моих детях, которые рождают своих детей, а их дети рождают своих». Вот это и есть вечная жизнь. А человек живёт столько, сколько ему отмерено и надо прожить её достойно». Вот эта установка и отличает детей войны от современных пациентов, — вспоминает Анна и в её глазах читается боль.
К слову, врач добавляет, что люди разные — оптимисты и пессимисты. И если вторые опускают руки, первые заявляют: «Я буду жить и бороться». Они и живут дольше.
— А вообще есть пять стадий принятия болезни. Первая — это шок и отрицание (этого не может быть). Вторая стадия — гнев и агрессия (почему это со мной, они все виноваты). Третья стадия поиска компромисса (ладно, у меня это есть, я согласен на всё, лечите меня). Четвёртая стадия — депрессия, когда люди понимают, что лечение бесполезно и человек замыкается в себе (всё равно ничего не поможет). И пятая стадия — это полное принятие, когда пациент согласен с тем, что он болен, спешит доделать неотложные дела. Легче всего работать с пациентами в стадии принятия.
Нужно жить дальше
В следующей просторной квартире нас встречала опрятно одетая и ухоженная женщина. В квартире царили чистота и порядок, на полках не было ни пылинки. На комоде возле огромной кровати стояли бережно расставленные портреты детей и внуков.
Алевтина посетовала, что её мучают адские боли и она сама увеличила количество обезболивающих уколов. Анна Геннадьевна мягко пожурила женщину, что та не вызвала раньше бригаду для корректировки обезболивания.
— Это кошмар какой-то. Бельё погладить уже только сидя. Низ живота тянет. Сил нет, — заплакала Алевтина.
Осторожно отвлекаю женщину вопросами о портретах на комоде.
— Это мои дети — гордость всей моей жизни, — тут же утирая слёзы с умилением рассказывает женщина. — Дочки у меня уже взрослые, умницы. Внуки есть. Я ими горжусь. Все прибегают ко мне. Волнуются, переживают, поддерживают. Но если бы не муж, я вообще не знаю, чтобы делала! Я чистоту люблю, так он сам все полы моет, пыль везде протирает. Я ночью проснусь, он сразу подскакивает и всё подаёт, уколы сам делает. После того, как узнала, что у меня онкология, пересмотрела все ценности, всё передумала. Всё мировоззрение перевернулось. Ну а что делать… Нужно жить дальше.
В эти минуты понимаешь, как быстро мысли о боли переключаются на самое дорогое и светлое в жизни — детей, внуков, мужа, дом «полную чашу». С таким «багажом» и смерть не страшна. Это спасает, это заставляет жить и даёт сил. Со своим заболеванием женщина борется с 2011 года.
Нечеловеческое отношение
В коммунальной квартире нас встречает улыбчивая молоденькая девушка и по тёмному коридору ведёт к своей больной маме. Распахивает дверь и… запах застоявшихся мочи и кала сбивает с ног. Адаптировавшись к резкому «аромату», оглядываю комнату в коммуналке и постепенно мои брови ползут выше и выше. На односпальной допотопной кровати лежит женщина. Рядом стоят несколько пакетов, набитые битком использованными памперсами. У изголовья на тумбочке стоит недавно открытая минералка и йогурты с конфетами. Небольшой столик заставлен различными препаратами для обработки послеоперационных. В другом углу стоит тумба с телевизором и всё. В комнате больше нет ничего — ни шкафов, ни вещей, ни полотенца, ни дополнительной подушки, так необходимой маме для ног, так как начались пролежни.
— Я забрать её к себе не могу. Сама живу у свекрови. Прибегаю по несколько раз в день и сижу с ней по два часа. У неё ничего не болит, — поясняет девушка.
Анна Геннадьевна предлагает дочери ознакомиться с правилами перевязки послеоперационной мамы, обучает всем азам обработки пролежней и профилактике их появления, учит менять калоприёмник. Девушка внимательно и воодушевлённо внимает каждому слову, заметив, что её мать медик, которая отработала в больнице 27 лет. Особа ведёт себя весьма мило. Но во всем её добродушии читается какая-то ложь. Ну не может мать не нажить за все свои годы жизни шкаф и вторую подушку, полотенце и кофту с шерстяными носками. А ничего этого в её «апартаментах» нет.
Фельдшер Михаил обрабатывает швы, делает перевязку, тихо поясняя больной все свои действия. После всех процедур он бережно укрывает женщину одеялом, на котором нет живого места от пятен.
Из этой комнаты мы вышли в оцепенении и осознания полной противоположности предыдущему вызову. Я предполагаю, что квартиру женщины продали и ей купили комнату в коммуналке, снабдив только кроватью, двумя старыми тумбочками и телевизором, от которого даже и пульта не было видно. Слова о частых визитах к матери не вяжутся со стоящими пакетами с использованными памперсами, да и застоявшимся запахом в комнате. Внутри всё сжимается от недоумения, как может медик, посвятивший 27 лет помощи людям, умирать в одиночестве в таких условиях.
— Ситуации бывают разные. И мы не знаем, почему происходит именно так. Но я никогда не смогу привыкнуть к нечеловеческому отношению детей к родителям. Страшнее этого нет — осознавать, что ты не нужен своим близким, — говорит по дороге доктор.
Главврач вспоминает с горечью случай, когда в хоспис привезли женщину и родственники не хотели её забрать.
— Она у нас лежала довольно долго и жила надеждой, что её заберут. По медицинским показаниям, она хоть и была тяжёлая, но относительно стабильная и не было проблем с сердцем и другими органами. Онкология прогрессировала не очень быстро. Но когда в один прекрасный момент она поняла, что не нужна своим близким, ушла в три дня. Стала просто угасать и умерла.
Я не боюсь смерти
Далее наш путь лежал в новостройку в одном из элитных микрорайонов. Нас встретила красивая и ухоженная женщина. На лице читалась огромная горечь и боль, несмотря на натянутую улыбку. Казалось, что она сейчас разрыдается, но сдерживается изо всех сил. На кровати сидел абсолютно спокойный мужчина. На лице ни тени беспокойства. Я даже на секунды задумалась, кто из них пациент. Но Анна Геннадьевна «вскрыла карты» вопросом: «На что жалуетесь, Анатолий?».
Мужчина пояснил, что после химиотерапии прошло три месяца. Боли вернулись вновь и появилась опухоль внизу живота, она не операбельна. Доктор осмотрела пациента, выписала обезболивающие и начала консультировать его жену. Спокойный, мягкий и уверенный голос Анны Анисимовой заставляет верить каждому слову. Постепенно, чувствуя поддержку и помощь, сжатая и напряжённая супруга начала словно оттаивать: смягчился взгляд, расслабились плечи и усталые губы чуть подёрнула лёгкая улыбка.
Я же тем временем решила побеседовать с суперспокойным больным на тему паллиативной помощи.
— Паллиативная помощь на дому крайне нужна. Не всегда больной может дойти до врача. Особенно, когда испытывает боль. Диагноз мне поставили три года назад. Сначала, конечно же был психологический дискомфорт. После операции думал, что всё будет хорошо и иду на поправку. А потом вновь начал испытывать дискомфорт. Но потом свыкся с этим. Я живу так, как будто это простая простуда и не думаю об этом постоянно. Нужно жить, ничего не меняя. Просто жить и жить. Главное подобрать правильно обезболивание. В этом ничего страшного нет. Я не боюсь смерти. Вечно никто не живёт. Кто-то раньше, кто-то позже уходит.
Уже всё
Последним адресом был Красный бор. Родственники сообщили, что состояние матери ухудшилось. Возможно, нужно сменить препараты, которые принимает. Возле частного дома с открытыми воротами ждал мужчина средних лет. Быстро поздоровался и повёл к матери. На кровати с закрытыми глазами лежала женщина. Анна Геннадьевна приподняла веки пациентки. Сын, осознавая манипуляцию, с детской надеждой в голосе: «Уже всё??? И ничего нельзя сделать?». Доктор тихо кивнула. У огромного детины 40-летнего возраста стала содрогаться грудная клетка. Так внутри в нём всё рыдало, что было ощущение, что рёбра еле сдерживают его душу, чтобы она не вырвалась. Анна Геннадьевна помогла ему ровно уложить усопшую и рассказала о цепочке действий по получению справки о смерти. Мужчина хлопал глазами и как ребёнок переспрашивал несколько раз: «Простите, я не понимаю, что вы говорите. Повторите, пожалуйста. Я не знаю, что мне делать. Что мне делать?».
На улице всплыли слова предыдущего пациента: «Вечно никто не живёт. Кто-то раньше, а кто-то позже». Она ушла раньше. Раньше, чем мы приехали. Тихо ушла средь этих белых огромных порхающих с неба хлопьев.
За поворотом
Закончился мой рейд. Наша «буханка», покачиваясь на снежных валах, не спеша курсирует к финишной точке. По дороге думаю о тленности проблем с мусором и заснеженности тротуаров. За окном мелькают ДТП, о которых мы, корреспонденты, пишем ежедневно, но сегодня они совершенно меня не интересуют. Почти молча мы доезжаем до хосписа. Я думаю о великой работе врачей хосписа, о мужчине-бойце, о благодарящей своего мужа женщине, о враче с 27-летним медицинским стажем, вынужденной умирать в одиночестве, о содрогающемся от великого горя утраты матери богатыре… Попрощавшись с доктором, я вышла за забор и неожиданно закончилось моё «убрать эмоции». Громкие рыдания вырвались из груди, и я тут же стала осматриваться по сторонам, не заметил ли кто. Нет. На безлюдном тротуаре я была одна. Вдалеке виднелась фигура уходящей вдаль женщины. Я за ней наблюдала, пока она не скрылась за заснеженным поворотом. Так, наверное, уходят и все. Однажды, растворясь в тумане, мы свернём с этого жизненного пути. И главное, чтобы мы достойно его прошли и без боли свернули за поворот.
Цифры
Немного официальной информации. Начальник управления организации медицинской помощи населению департамента по здравоохранению Кристина Тхапа рассказала нам, что в нашем регионе развёрнуто 269 паллиативных коек в 28 медицинских организациях, в том числе 30 коек для взрослых в отделении хосписа при онкодиспансере, 237 коек в районных больницах и 2 детские койки в Смоленской областной детской больнице. Для области этого достаточно. Догоспитальная помощь осуществляется в кабинете амбулаторного приема и врачебно-фельдшерской патронажной бригадой хосписа, которая приезжает к тяжёлым пациентам домой. За 11 месяцев 2018 года паллиативную помощь в стационарных условиях получили 5456 пациентов, в том числе 595 пациентов с онкологическими заболеваниями.
Поставка наркотических средств и психотропных веществ на территорию области осуществляется на склад Смоленского областного медицинского центра, где находится неснижаемый запас. Наркотические лекарственные препараты можно получить в 10 аптеках, три из которых находятся в Смоленске. Также организован отпуск наркотических лекарственных препаратов в 6 учреждений здравоохранения, расположенных в сельской местности. В случае необходимости организована адресная доставка лекарств к месту проживания пациентов.
Финансирование паллиативных коек осуществляется из областного бюджета. В 2018 году на эти цели были предусмотрены финансовые средства областного бюджета в объеме 96 433,6 тыс. рублей. Кроме того, Смоленской области были выделены из федерального бюджета средства в размере 41 216,8 тыс. руб. на обеспечение лекарственными препаратами, включая обезболивающие, и медицинскими изделиями, в том числе для использования на дому. На эти деньги были закуплены не только лекарства, но и медицинские изделия, кровати и всё необходимое для оказания паллиативной помощи как в стационаре, так и на дому.
Фото: Елена Костюченкова
