Беженцы, прибывшие в Смоленскую область, рассказали о том, как их вызволили из огня и что ждет их впереди.
Мариуполь.
Антонина Миллер выбралась из этого города вместе с мужем и двумя детьми. С ними была еще одна семья. Когда она начинает говорить о пережитом, меняется все в ее лице. Антонине тяжело настолько, что я ее обнимаю и хочу хоть как-то помочь. Но это невозможно: прошлое не изменить и ее родных, оставшихся в Мариуполе, я найти, увы, не могу.
— О начале спецоперации я не знала ничего, — говорит она. — У нас ее никто не объявлял. Слухи какие-то были, но это было настолько неточно и практически никем всерьез не воспринималось. По телевидению украинскому ничего такого не говорили. В Интернете мы читали местные новости, там не было даже намека. Народ держали в полном неведении, поэтому никто не подготовился, не уехал.
Утро Антонины и ее мужа 24 февраля началось обычно: они всегда встают рано, около 5 часов. Вышли на балкон кофе попить. И тут услышали взрыв.
— «Бабахнуло» сильно. Но мы не придали этому большого значения, потому что уже привыкли за это время, что так периодически бывает. То есть мы просто допили кофе и пошли на работу.
Антонина пришла в «Зеленстрой», там были ее коллеги. Все как обычно! И только около 9:30 руководители сказали, что можно идти по домам. К тому моменту дочь начальницы, жившая в Харькове, позвонила и сказала, что у них там бои. Да и над Мариуполем уже шумела военная техника вовсю.
— Мы пошли домой, узнавая новости и только в этот момент начиная понимать, что происходит.
Дома с семьей Антонина просидела до 26 февраля. Потом ее подруга позвала к себе: она жила на первом этаже — он низкий, полуподвальный. И Антонина с седьмого этажа перебралась к ней вместе с мужем и детьми. Там сидели до 19 марта, пока не стало совсем невыносимо.
— Украинцы ведь как воюют. Становится танк рядом с окнами нашими, постреляет-постреляет, а потом едет прятаться за соседнюю девятиэтажку. А отвечают в место, откуда он стрелял.
Семьи посовещались, выхода не было. Надо было выбираться из города. Начинался голод, в дом уже дважды попадали снаряды. Связи никакой не было. О том, куда идти, рассказал друг сына Антонины — он как-то зашел к ним проведать.
— Сначала надо было выбраться с территории, которую контролировали украинцы. Если бы он узнали, что мы идем в сторону российских войск, нас бы просто расстреляли. Мы шли дворами, прятались. В дороге я закрывала глаза детям, потому что лежали мертвые люди, — Антонина срывается на плач.
Едва увидели российский блокпост, достали взятую с собой палку, на нее была намотана белая тряпка и с ней пошли. Дети тоже держали белые футболки над головой.
— Нас было 10 человек: коллега с мужем, сыном, невесткой и двумя внуками. И моя семья. Мы шли и не знали до последнего, расстреляют нас или нет. Или украинцы сзади, или вдруг здесь примут за врагов? Мы же были практически в полном неведении!
Подойдя к российским военным, мариупольцы объяснили, что хотят уехать. Спросили разрешения пройти дальше. И им рассказали, в какую сторону надо идти. А там уже была эвакуация.
Сейчас в Мариуполе у Антонины находится брат, с ним она на связи: у него уже есть рабочая сим-карта. В другом микрорайоне, где завод Ильича, находится свекр и сестра мужа. Про них ничего неизвестно.
Хлеб или смерть.
Тем, кто оказался в селах, оказалось не менее тяжело. Некоторые были отрезаны от поставок еды. Еще не вошли никакие войска в деревни, а мародеры тут же разгулялись. 25 марта все магазины и аптеки были разбиты и еда с лекарствами из них вынесена. Так что питались тем, что было в доме. Но запасы быстро закончились.
— Я из села Терновая Харьковского района, — рассказала Людмила Василюк. — У нас не бомбили, но… Голод был лютый. И те, кто жил без семей, вдовцы, одиночки, ломались первыми. Поддержки нет, еды нет. А идти к семьям, где дети, просить поесть они, видимо, не считали возможным. Многие просто ушли из жизни. Их потом находили в домах.
У Людмилы — трое детей. И она понимала, что их надо любыми способами спасать. Умоляла коменданта рассказать, куда ей пойти, чтобы эвакуироваться в Россию. В селе в тот момент российских военных еще не было.
— Вы именно в Россию хотели?
— А куда еще? Это мой дом, моя Родина. Я до 20 лет жила в Приморье, пока папа нас не перевез в Харьковскую область. Там у него родня была.
Выбиралась до российских автобусов правдами и неправдами. На перекладных, под обстрелами.
— Вы тоже не знали о начале спецоперации?
— Нет. Российские каналы у нас давно заблокированы. А украинское тв я не смотрела принципиально. Не могла видеть гадости, которые там сочиняют.
Голод пережила и семья Ольги и Валерия Барабанщиковых, находившаяся в селе под Изюмом. Но через их населенный пункт шла колонна с российскими военными. Они раздавали гуманитарную помощь. Правда, было одно «но». Тех, кто брал ее, украинцы считали предателями и если выслеживали с воздуха, то потом расправлялись.
Так, например, разбомбили церковь, в которой российские военные раздавали хлеб. Погибли и люди, стоявшие в очереди за едой. Как говорили украинцы, «чтобы не кормились из российских рук». Жена Валерия с подругой когда стояла — увидела дроны, их почти сразу сбили российские военные. И, несмотря на голод, она ушла. Оказалось, не зря: координаты ВСУ успели получить и ударили по мирным. Такой вот выбор ставили украинские военные перед ними: или хлеб с обстрелом, или голодная смерть.
— Но есть ведь хочется. Это страшно, когда дети просят еду, а у тебя нет. Зеленский сказал, что Изюм разбомбили и людей вывезли, поэтому гуманитарную помощь туда возить не надо. Как не надо? Тысячи людей же голодали! — рассказал Валерий. — Я работал на птицепроизводстве. Нас спасали курчата — подрощенные цыплята. Я их и остальным раздал, и себе тоже взял. Но все равно было очень тяжело. Если бы российские военные не раздавали еду, мы бы просто умерли.
Вышли покурить последний раз.
Весь месяц семья Валерия просидела в погребе. Их было девять человек — дети, внуки.
— Перестрелка была сильная, — вспоминает Валерий. — Когда украинцы начали стрелять по российским войскам, сразу попали в школу. Погибли три человека. Молодых пацанов убили. Мать одного из них только спину его нашла. Они вышли покурить из бомбоубежища, а там снаряд разорвало.
Еще попали украинские снаряды в два дома, которые были рядом со школой. В одном из них друг Валерия готовил себе есть. Разорвало на куски.
— Россияне не прятались, танки в поле стояли. Но украинцы почему-то в них не попадали, а попадали в мирных.
В селе был штаб российской армии, Барабанщиковы там записались на эвакуацию. И уехали.
— По нам стреляли, жал на газ водитель так, что аж дух захватывало. Спасибо, что вывезли и приняли. 2 апреля мы уже были в Белгороде. Жалко, конечно — мы из села, только в городе дом купили. Все оставили. Но это дело наживное. Главное, целы.
Что в будущем?
Все, с кем мы общались, подали документы здесь, чтобы оформить вид на жительство. Планируют дальше устраиваться на работу и трудиться в России.
— Во-первых, на Украине тем, кто пересекает российскую границу, обещают 15 лет лишения свободы. И пограничникам, которые выпускают беженцев, — тоже, — рассказал Валерий. — Но мы очень благодарны, что нас здесь приняли. Все для жизни есть. Номера, душ в номерах, питание.
Как поделилась одна из беженок — когда ехала, всю дорогу боялась. А здесь даже расплакалась от счастья: сразу же медицинское обследование, одежда, еда, обустройство.
Но, как нам удалось узнать, есть и те, которые планируют вернуться и они придерживаются либеральных взглядов. Правда, таких меньшинство.
— А почему они не уехали на запад?
— Так там проверки очень серьезные: какие родственники в России, что ты раньше говорил и все такое. Они знали, что там они — не свои и им придется плохо. Так что вот так.
Как рассказали наши собеседники, сейчас хоть все и позади, а когда дверь хлопает сильно, все еще дергаются. И когда самолеты летят — тоже.
— Знаете, когда стреляют, это не так страшно. А вот когда летел самолет, мы все замирали и молчали. Потому что ты не видишь и не слышишь, где он сбрасывает смерть. Только потом увидишь. Или, может быть, уже нет… Но это надо забывать, — говорит Валерий. — Лучше не жить воспоминаниями. Мы вообще здесь в основном оптимистично настроены. Было бы здоровье, а остальное будет хорошо.
